Умирай для меня как можно чаще! (2 часть)

[Philarmonic Decomposition]

(c) Takahiro

Смерть - своего рода искусство.




В десять часов началась выставка. Я прибежал к академии к девяти, хотелось побыстрее сказать Акахико о моём состоянии. За это небольшое время мы сильно сблизились, и я верил в то, что он сможет понять меня. Зайдя в просторный зал, освещённый множеством ламп, мой взгляд сразу же остановился на одногруппнике. Его глаза… Вновь эти бегающие глаза… Акахико что-то кому-то объяснял, ругался с осветителями, развешивал фотографии. Не хотелось его отвлекать, тем более он и так взвинчен, ему явно было не до моей потери души. Скоро этот зал заполниться множеством посетителей, так что у меня есть шанс просмотреть работы конкурентов в спокойной обстановке.
Все фотографии были разделены на несколько групп: пейзажи, групповая съёмка, портрет, свадебное фото и многое другое. Работы Акахико принадлежали к группе «Новый взгляд». Сюда сливали все работы, которые не подходили ни к одной из вышеуказанных групп.
Мой взгляд начал скользить по разнообразным снимкам. Некоторые поражали своей красотой, некоторые – полнейшим отсутствием вкуса фотографа. По моему мнению, снимки Акахико были на уровень выше работ конкурентов. Почти везде были изображены настолько примитивные вещи, что я могу сделать точную копию на камеру мобильного телефона! Именно обыденность и отсутствие оригинальности мне и не нравилось.
Вскоре Акахико подошёл к столу, чтобы сделать глоток воды. Я поздоровался с ним и рассказал о своих выводах по поводу соперников, чем его очень порадовал.
- После выставки я побуду тут ещё какое-то время, а потом часов в девять вечера заходи ко мне. Надеюсь, будем отмечать заключение многомиллионного контракта!- смеялся одногруппник.
Но тут его кто-то позвал, и парень вновь ушёл ругаться с осветителями. Я же остановился у его работ и начал поочерёдно разглядывать пять прекрасных фотографий. На двух из них изображён я. Акахико выбрал один снимок из первой фотосессии и один из второй, сочтя их наиболее сильными работами. На остальных трёх фото были проститутка, студентка и его сестра.
И опять мои мысли обратились к Тсукико. Она присутствовала на каждой нашей фотосессии. Она была той закадровой частичкой мира, сотворенного Акахико. Девочка никогда ничего не говорила, никогда никому не мешала, и вообще вела себя слишком спокойно, что не свойственно девочкам её возраста. Иногда я оглядывался по сторонам, потеряв её из виду.
Но она всегда была здесь.
Она была моей смертью, моей раной, истекающей кровью, моей разрушенной душой.
Эти мысли меня посещали неоднократно, но, к сожалению, узнать об их истинности мне никогда не представиться возможности.
Тсукико…
Будешь ли ты сегодня с нами?

* * *

К десяти часам в академию с разных сторон Японии начали съезжаться множество людей. Среди них были и по-деловому одетые мужчины, и женщины в красивых праздничных нарядах, и обычные люди, дети, да и много кого ещё. Я стоял в стороне и наблюдал за всей этой красочной толпой, как вдруг мою ладонь обволокла до жути холодная женская рука. Дрожь хватила меня. Я медленно развернулся и увидел Тсукико. Она стояла рядом со мной и держала меня за руку. Девочка была в светло-голубом платье, волосы всё так же чуть касались её белоснежных плеч, а глаза, такие тёмные и глубокие, вновь заглатывали мою душу.
Я наклонился к ней и спросил, не хочет ли она пройтись по выставке. Тсукико отрицательно покачала головой.
- Действительно, кроме работ Акахико и ещё пары фотографий тут не на что смотреть,- улыбнулся я.
Она улыбнулась в ответ.
Так странно выглядела эта улыбка на безжизненном лице. Я опять вздрогнул.
Холодная рука потянула меня к Акахико. Фотограф увидел сою сестру и поприветствовал её.
Рядом с нами стояли две расфуфыренные девицы, пришедшие сюда явно не ради искусства. Она заприметили Тсукико и её будто бы посмертную фотографию.
- Ужас! Бедный ребёнок! Ты только посмотри, как на неё повлияла эта чудовищная фотосессия! Она бледна и вся исхудала! Разве это красиво? Разве это стоит выставлять на всеобщее обозрение?- доносилось из их уст.
Акахико и Тсукико, к счастью, этого не слышали. А я лишь усмехнулся над ограниченными взглядами этих девушек.
Выставка проходила спокойно и довольно медленно. Люди входили, выходили, посетители менялись… На выходе люди голосовали за понравившиеся работы. Мы с Тсукико отдали голоса за Акахико, а затем вышли на улицу. Она села на скамейку, я же побежал к ларьку с мороженым, где купил два клубничных рожка.
Девочка осторожно касалась губами холодного пломбира, я же проглотил всё моментально. Чтобы хоть как то убить время, я начал разговаривать с Тсукико, хотя, наверное, это был монолог.
- Акахико действительно очень талантливый. Надеюсь, сегодня его заметят, и он станет великим фотографом!
На этих словах девочка начала тыкать по моему плечу пальцем.
- Что? Я?
Она кивнула.
- Что до меня, то я больше не буду фотографироваться.
Тсукико удивлённо взглянула на меня.
- Ну понимаешь… это не так то просто объяснить. В общем, когда Акахико делает со мной эти посмертные фотографии… я и вправду умираю!
По уголкам девочки скользнула еле заметная улыбка. Казалось, будто она понимает меня.
- Ладно, не бери в голову.
Люди всё больше и больше стали толпиться у входа. Должно быть, скоро объявят результаты. Я взял за руку Тсукико, и мы направились в зал. Там, заняв места где-то в середине, принялись ждать оглашения победителей. Вскоре на сцену поднялся солидный мужчина, видимо, фотограф из какого-то престижного Токийского издательства и начал поочерёдно называть лучшие работы. Молодые фотографы то и дело сменялись на сцене. Они выходили, жали друг другу руки, забирали призы, радовались и вновь садились на свои места.
- А теперь победитель в номинации «Новый взгляд». Фотограф Мию Судзуки!
При звуке этого имени, ноги у меня подкосились, и я рухнул на кресло.
Почему?
Почему не Акахико?
Неужели всё зря?
Неужели я отдал свою душу напрасно?
Чёрт.
Я выбежал из здания и уселся на скамейку, где некогда со мной сидела Тсукико. Позже она присоединилась ко мне.
Мы ни о чём не говорили, лишь смотрели в одну точку.
В моих ушах всё не утихал шквал аплодисментов, адресованных какой-то Мию, а не ему.
Копаясь в колодцах своей памяти, я начал одну за другим вытаскивать фотографии с сегодняшней выставки, как вдруг я отчетливо вспомнил снимок Судзуки. Неестественный смех разразил тишину. Он слетал с моих губ и черными искрами рассеивался, ещё не успев коснутся земли.
Я смеялся, а на глаза наворачивались слёзы.
Я смеялся, а сердце раздирало чувство несправедливости.
Тсукико смотрела на меня без каких либо эмоций. В её глазах отражалось моё безумное лицо и неимоверная жалость.
Когда я смог всё же совладать с собой и подавить душащий хохот, пришлось объяснить девочке, чем он был вызван. А вызван об был той самой фотографией-победителем. На ней же изображён обычный щенок, смотрящий в ручеёк на своё собственное отражение! Ну и где тут новый взгляд? Где оригинальность и неординарность? Конечно, Мию, возможно, родственница какого ни будь спонсора выставки и тогда тут всё понятно. А может, люди настолько глупы, что выбрали обыкновенную заурядность.
Хотя к чему все эти сетования? Всё уже решено.
Но есть маленькая надежда, что может быть, после выставки к Акахико заинтересуется какой-нибудь фотограф и предложит ему работу.
Будем надеяться.

* * *

К девяти вечера я был у дома Акахико, но дверь мне никто не открыл. Мой палец ещё долго удерживал кнопку дверного звонка, но даже на столь пронзительный звон никто не спустился. Тогда я нащупал в кармане телефон и набрал номер друга, взгляд же мой устремился на окно его комнаты. Оно было открыто и ветер сильно трепал грязные занавески. Гудки продолжались довольно долго, потом автоответчик сообщил мне об уникальной возможности. Оказывается, я могу оставить голосовое сообщение после звукового сигнала, но я не стал этого делать.
Глубоко вздохнув и вновь взглянув на окно второго этажа, я принялся кричать:
- Акахико! Акаааааахикоооо!!!
Из окон соседних домов вылезли любопытные и весьма негодующие лица, но я продолжал кричать.
- Акахико! Я знаю, что ты дома! Милый мой, не расстраивайся из-за этой чёртовой выставки!
Но даже после этого, фотограф не показался.
После напряженных попыток докричаться до него, моё горло не на шутку разболелось, а голос охрип. Из последних сил выдавил:
- Акихико, извини, но я больше не могу кричать. Горло болит. Как придёшь в себя, спустись вниз, я буду тебя ждать.
С этими словами, я опустился на бордюр. Люди, видевшие всю эту картину, удивлённо поглядывали на меня и хихикали, а один мужчина и вовсе выразился в мой адрес не совсем литературными определениями.
Но мне было всё это так безразлично.

* * *

Прошло уже около четырёх часов. Глову начала окружать пелена всякого бреда.
– Может быть, Акахико ещё на выставке,- успокаивал я себя.
Но глупые ужасные картины то и дело представали перед моим больным воображением.
А вдруг он мёртв?
Что? Нет, нет, не может быть!
А всё же, вдруг он не выдержал того, что его работы не признали лучшими?
Нет! Он же точно на выставке!
Глупец! Акахико, наверное, сейчас валяется на полу своего дома с перерезанным горлом.
Он не мог так поступить!
Он не берёт трубку, не открывает дверь, не выглядывает в окно. К тому же он сам пригласил тебя к девяти, возможно, чтобы ты нашёл его труп.
Нет! Нет! Нет!

Я пребывал в глубоком безумии. Закрывал уши, вертел головой, рвал траву с газона, падал и снова вставал, безуспешно вглядывался в окно, пытаясь увидеть контур знакомой фигуры. Но ничего не было.
Ничего.
Во всём квартале погасли фонари и, сквозь ночной мрак, внутренний голос продолжал твердить: «Он мёртв. Он мёртв».
А я, будто повторял слова молитвы, в каком-то неистовстве шептал:
- Нет, нет! Он жив!
Хватит уже! Ты ещё не теряешь надежду, а пора бы, ведь он её уже давно потерял.
- Нет! Акахико не мёрт!- с безумной силой взревел я так, что эхо отразилось от стен соседних домов.
Затрясся и упал на землю. Слезы нахлынули на меня, и я не в силах был их остановить.
Я не знал, как это сделать.
Я ничего не знал.

- Эй, Кобояси! Ты что тут делаешь?- послышалось откуда-то сверху.
Я поднял свои опухшие от слёз глаза и увидел его. Акахико спокойно стоял у окна и держал сигарету, пепел с которой медленно падал на асфальт.
- Кобояси,- повторил он обеспокоенно,- что с тобой?
Но я ничего не ответил.
Он ещё секунду постоял у окна, а затем быстро скрылся из виду. Ещё через несколько секунд он открыл входную дверь.
- Кодзи, что с тобой случилось?- спрашивал он, но в ответ получал лишь мои слабые пошмыгивания носом.
Я глядел на него, с каждым мгновением всё больше и больше убеждаясь, что он живой.
Значит, голос просто забавлялся! Голос просто смеялся надо мной, то и дело описывая одну за другой варианты смерти Акахико.
Немного успокоившись, я всё-таки смог произнести:
- Всё в порядке. Я просто тут тебя жду уже с девяти часов.
- Вот чёрт! А я думал, что ты не придёшь. Почему ты не позвонил в звонок?
- Я звонил.
- А на сотовый?
- Тоже.
- Чёрт! Прости, Кодзи. Я был в наушниках, вот и не слышал ничего. Бедный мой. Замёрз, наверное. Заходи скорее.
Мы зашли в дом, поднялись на второй этаж и снова оказались в душной и грязной комнате. Сегодня клубы сигаретного дыма бороздили застывший воздух, в наушниках кто-то пел, надрывая голос, а пустые пивные бутылки собрались на полу, организовав неведомую скульптуру. Теперь понятно, почему он не открывал так долго.
- Мне так стыдно. Извини уж меня, дурака,- умолял друг, но я и так был рад уже тому, что с ним ничего не случилось.
- Акахико, как ты?
Он бегло взглянул на меня и ответил:
- Хорошо.
- Я про выставку. Ты сильно расстроился?
- Нет.
- Честно?
- … Нет.
Я замолчал.
Он тоже.
- Люди недостаточно умны, чтобы оценить настоящее искусство,- сказал я.
- Зато настолько глупы, что дают шанс бездарным фотографам.
Вновь наступило молчание.
- Хочешь скажу, что я думал, пока ждал тебя?- спросил Акахико.- Я думал, что после моего краха на выставке, ты от меня отвернёшься.
- Но это же не так!- возразил я.
- Ты отвернулся от моего искусства, а значит отвернулся и от меня.
- Но…
- Тсукико мне сказала, что ты больше не будешь у меня сниматься.
- Ты же ничего не знаешь…
- Так я слушаю!
- Понимаешь, Акахико… Мне кажется…. Я недостоин твоих работ,- соврал я.
С минуту парень молча смотрел на меня, а затем взрыв хохота вырвался из его уст.
- Дурачок! Глупый, глупый Кодзи! Ну как ты можешь такое говорить? Ты же само совершенство, скорее я недостоин фотографировать тебя,- улыбался он.

Я был рад, что тема моего ужасного состояния быстро иссякла. Следующей темой стала прошедшая выставка.
-Знаешь что самое обидное? То, что призовые места заняли абсолютные бездарности! Жюри состояли из закоренелых консерваторов, а не это ли самое страшное? Не в этом ли сосредоточена деградация? Топчемся на одном и том же месте. Мы должны искать новые лица, новые краски, ракурсы, но нужно ли всё это обществу? Ты хоть видел фотографии победителей? Там сплошные смеющиеся дети, плачущие старики и пушистые кролики – всё то, что способно умилять человека. На самом деле, я всю выставку простоял около своих работ и пытался уловить хотя бы один восторженный взгляд. Но ничего! Ни одного восхищения! Лишь высказывания на подобие: «О, ужас! Как так можно? Разве это красиво? Это совсем не эстетично!» А затем они вскрикивали: «Ой, лучше посмотри на этого котёнка! Какая прелесть!» Если можно фотографировать всплеск воды, полёт птиц, поцелуй влюблённых, то почему нельзя фотографировать смерть?
- Наверно чересчур суеверных людей это пугает,- предположил я.
- Но в суевериях и дело? Смерть – это одна из форм жизни и её же не избежать. Это нормальный процесс, зачем же так избегать всего этого? Зачем испытывать страх и пренебрежения к тому, что ждёт каждого. Вот ты когда-нибудь боялся смерти?
- Своей нет. А вот смерти близкого человека…- произнёс я, вспомнив, как сегодня стоял у дома Акахико.
- Боязнь утраты близкого человека – это откровенный эгоизм. На само деле - это боязнь одиночества.
Я задумался. А ведь в ту минуту меня действительно окутал страх остаться одному.
- Так что их отвращение к моим фото, подпитано типичным эгоизмом. Они просто не доросли до моих работ.
- Но это же не последняя выставка!
- Конечно и, может быть, вскоре я стану таким же известным как Изуми Каору! Но… ты будешь продолжать умирать для меня?
Я улыбнулся, а он, видимо сочтя это за «да», повалил меня на кровать и осыпал поцелуями.

* * *

Мы проснулись около девяти утра и, съев по бутерброду, поспешили в академию. В это утро никто из нас даже не упомянул о прошедшей выставке и, что самое странное, мы разговаривали далеко не о фотографиях. Это было очень странно. Обсуждали фильмы, книги, музыку, наших одногруппников. После окончания пар, мы разошлись по домам. Акахико приглашал меня к себе, но мне пришлось отказаться, так как сегодня надо было ехать с родителями на кладбище.
Именно в этот день исполнялось ровно десять лет со дня смерти моей сестры. Её звали Томоко. С того страшного дня мало что осталось в моей памяти. Ещё Фрейд говорил, что неприятные воспоминания задерживаются в нашем сознании не на долго. Это связано со стрессом, испытываемым в этот момент. Видимо, так и было со мной.
Тогда мне одиннадцать, ей двадцать один. Так же, как и мне сейчас. В девять она ушла на работу в школу. Томоко была учительницей младших классов. Это был её первый год в школе. Она преподавала японский язык и японскую литературу.
Сестра всегда была весёлой, жизнерадостной. Она единственная в семье, кто поддерживал меня, кто понимал меня. Она знала обо мне всё, я же о ней – ничего. Сестра предпочитала не рассказывать о себе, решала все проблемы сама.
В тот день часов в одиннадцать нам позвонил директор школы, в которой работала Томоко, и сказал, что сегодня она не появлялась. Мы начали ей названивать, но телефон был отключён. Родители решили подождать, но я, не выдержав, позвонил в полицию, а затем направился сам её искать.
Из всего немногого, что она рассказывала о себе, я старался вспомнить места, в которых она часто бывает. В голову лезла работа, небольшое кафе рядом с домом, станция Хиноде, где жила её подруга, тоже школьной учительнице. Да и небольшая библиотека чуть дальше Онаримон.
«Садишься на Китаоджи, затем выходишь на Кирасуме Ойке. Потом пройдешь пешком до Шиджо. От неё едешь прямо до Такеда. Там и сойдешь. Увидишь почти заросшую тропинку, иди по ней. Зайдешь в лес, пойдешь опять же прямо по тропинке и если не собьешься с дороги, то через минут двадцать будешь у старенького домика. Там никто не живёт, так что заберись на второй этаж и жди меня,»- послышались в моей голове слова сестры. Я понял, где её надо искать.
Пока ехал на метро, вспомнил тот день, когда она мне объясняла путь к тому домику. Это было за пол года до её смерти. В тот раз я быстро нашёл домик и поднялся на второй этаж. Половицы сильно скрипели, воздух был наполнен пылью, а сквозь грязные окна кое-где проглядывали лучи заходящего солнца. Когда я вошёл, она сидела ко мне спиной и наигрывала что-то на старинном рояле. Увидев меня, Томоко расплылась в своей милой улыбке.
- Молодец, Кодзи! Я думала, что ты меня не найдешь. Сколько уже время?
Я ответил, что около шести.
- Пора!- произнесла она и потащила меня на балкон.
Сестра обещала показать мне стадо диких кабанов, и я с нетерпением ждал их приближение. Спустя несколько минут тёмные щетинистые спики показались сквозь заросли. Животные были такие забавные, что я изъявил желание спустится к ним и поиграть. Томоко же сказала (до сих пор не знаю, в шутку ли), что они могут набросится и съесть меня. Желание моё сразу же улетучилось. Когда кабаны убежали, мы вернулись в дом. Пальцы Томоко вновь забегали по пыльным клавишам рояля.
- Ты здесь часто бываешь?- спросил я.
- Да, частенько. Только родителям не говори.
- Угу. Им это вряд ли понравится.
- Точно. Зато теперь ты знаешь, где меня искать, если я куда ни будь пропаду.
- Да.
- Надеюсь, ты не забудешь этого через пол года?
- В смысле?
- Нет. Так просто… Я тут кое-что придумала. Ты будешь первый, кто это услышит!
И Томоко начала играть грустную, но прекрасную мелодию, что мне с трудом удавалось скрыть слёзы. Ещё никогда музыка так не трогала меня.
Через пол года, там в душном вагоне метро, я ясно понял смысл её слов.
Вскоре я прибежал к её домику в лесной чаще. Зайдя на второй этаж, я сразу же увидел Томоко. С сердца как будто камень свалился! Она стояла около рояля.
- Томоко! Мы так тебя искали!- говорил я, но она молчала. И лишь тогда я заметил рядом с ней опрокинутую табуретку, её безжизненно опущенные руки, ноги, лишь кончиком туфель достающие до пола. И огромную верёвку, ведущую от потолка к горлу сестры.
Я, словно обезумевший бросился к ней. Мне удалось стащить её на пол. Я стал нащупывать пульс, но было уже слишком поздно, чтобы её спасти. Через пол часа приехали скорая и полиция. Чуть позже – родители. Причина смерти – удушение. Самоубийство. Никто даже и не собирался утверждать что то другое. Никто, кроме родителей. Они говорили, что у Томоко было всё, что она росла послушным и умным ребёнком. Но они видели лишь наружность, но никто никогда даже и не пытался проникнуть в её душу.
А Томоко ведь всё предвидела.
Она всё знала.
Чуть позже ко мне подошёл полицейский и протянул мне скомканный лист бумаги. На нём я сразу же различил её подчерк: «Кодзи, прости, что я так рано. И не повторяй за мной. Пожалуйста».
Я ничего не понял, как и не понимаю и по сей день. Меня накрыли рыдания, и я ещё долго не мог прийти в себя. Родители же как то сразу смирились с потерей дочери и продолжили жить как ни в чём не бывало. Где то через год появилась Юби. Мама с папой взяли её из детдома. Родители говорили, что малышка – воплощение их умершей дочери. Она так же скромна, умна и покладиста. Но я то знал, что они ничего не знали о Томоко! Юби была полной её противоположностью. Напускная приветливость, милые пластилиновые улыбочки, расчётливая покорность. Всё это и близко не ставило её в один ряд с Томоко. Но родителей эта маска какое-то время успокаивала. Со мной же Юби сразу не поладила. Да и я понимал, что это не лучшая замена сестры.

С этими воспоминаниями я добрёл до кладбища. Родители выпустили ничего не значащие слёзы, а Юби произнесла глупую душещипательную речь, где сожалела о том, что не успела познакомиться с Томоко. Финальным аккордом её выступление стало рыдание. Родители были поражены высокопарностью её фраз и взревели с ещё большей силой. Затем они попросили произнести какую-нибудь трогательную речь и меня.
- Томоко,- начал я,- если ты меня слышишь, если ты можешь говорить, ты не могла бы мне ответить на один вопрос? Те кабаны были действительно опасны?
- Кодзи! Что ты несёшь! Какие кабаны?- негодовали отец с матерью.
- Ты её родной брат и не можешь ничего скачать лучше, чем это?!- твердила Юби.
- По моему, Юби, хоть и не знакома с Томоко, любит её намного больше чем ты. Да ты даже не плачешь, смотря на её могилу!- истерила мама.
- Даже твой отец плачет, а ты не способен ни на какие чувства! Знаешь только, как закрываться в комнате и играть в свои игры у компьютера!
Как всегда в общем. Все опять накинулись ругать меня, что я вот такой бесчеловечный, и место того, чтобы спросить, как там моя сестра на небесах поживает, я спрашиваю о кабанах. Но если меня это интересовало!
Я просто не стану ничего говорить им. Всё равно – бесполезно.
Томоко сейчас всё видит. Она пытается сдержать слёзы от того театра, что устроили родители после её ухода.

Когда сестра умерла, я не ходил на кладбище. Я думаю, что её там не было. Она была в том старом доме, где мы некогда были счастливы. Томоко жила в каждой пылинке, в каждой клавише рояля.
Сегодня я вновь направился туда.
За десять лет там ничего не изменилось. Лишь половицы стали скрипеть сильнее, да и рояли сильно расстроился. А так, всё по-прежнему.
- Здравствуй, Томоко. Как ты?- спросил я.
Она была точно здесь. Я почувствовал, как она села рядом со мной на старую кровать. Она внимательно слушала рассказы о моих приключениях за этот год. Я рассказал ей, пожалуй, всё. Даже про Акахико и остатки моей души.
Теперь она улыбается.

Где-то через полтора часа я начал собираться.
- Жди меня через год, Томоко.
И она, конечно же, будет ждать, чтобы вместе поиграть на рояле, посмотреть на стадо диких кабанов, поболтать обо всём.
Так я прихожу уже десять лет.
Из года в год.
И из года в год она ждёт меня.

* * *

Около шести часов вечера на мой мобильник позвонил Акахико.
- Ты не представляешь, что со мной случилось!- визжал он,- из академии выхожу, и там у входа ко мне подходит какой-то парень. Оказалось, он тоже выставлял свои работы в категории «Дети». Помнишь, там была изображена девочка с длинными черными волосами, а её руку ворона клевала и ещё несколько подобных снимков. Тебе они ещё тоже понравились. Ну так вот, от его детей на выставке тоже все пугались так же, как и от моих трупов. В общем мы разболтались и решили на следующей неделе уехать в Токио. Ты представляешь, сколько возможностей открывается там перед молодыми фотографами! Эй, Кобояси! Ты меня слушаешь?
- Да… да. Это… здорово. Да,- дрожащим голосом произнёс я.
- Ты что, не рад за меня?
- Рад, конечно.
- Что-то случилось?
- Просто… ты уезжаешь.
- Ну и что с того? Ты молод, красив и талантлив! Ты найдешь себе работу.
- Но ты же говорил…
Я не смог закончить, так как слёзы нахлынули на меня. Просто бросил трубку.

Неужели, он так легко сможет расстаться со мной?
Неужели всё кончится, не успев начаться?

Всю следующую неделю я не появлялся в академии. Боялся увидеть Акахико. Боялся показать перед ним свою слабость и зависимость от него. Телефон у меня был выключен, поэтому как бы он не хотел дозвониться, (а я надеюсь, что он всё-таки хотел) у него бы не вышло.

Я бы продолжил фотографироваться, лишь бы он не уезжал. Я бы умирал для него изо дня в день. Изо дня в день, становясь всё более опустошённым и постепенно превращаясь в ходячий труп.
А ведь это действительно высокая цена!
Неужели я чем-то разочаровал его?
«-Боязнь утраты близкого человека – это откровенный эгоизм. На само деле - это боязнь одиночества»,- всплыли в моём сознании слова фотографа.
Может быть, как бы это пафосно не звучало, нужно просто его отпустить?

Но почему он не позвал в Токио меня? Я бы тоже бросил учёбу и уехал из этого чертового города вместе с ним.
Он показал, как хорошо с ним и как ужасно без него.
Получается, он вынул из меня всю душу и теперь я непригоден для дальнейшего использования.
Видимо, он уже нашел себе новый идеал.
Видимо, мой срок годности истёк.

* * *

- Даже и не знала, что у Кодзи есть друзья. Он вообще всегда без них обходился. Знаете, он же вообще не способен что-то чувствовать! Сегодня на кладбище он сказал такое!- где то в коридоре тараторила Юби.
- Спасибо, дальше я знаю дорогу,- прервал её знакомый голос.
Вдруг ко мне постучали. Я нехотя открыл дверь. На пороге стоял Акахико.
- Привет.
- Кодзи! Что случилось? Почему ты не появляешься в академии и трубку не берешь? С тобой всё в порядке?
Я кивнул и предложил ему зайти. Сам уселся на татами, он же предпочёл стоять.
Довольно долго никто из нас не решался начать разговор. Я сдался первым:
- Надолго?
- Что надолго?- переспросил Акахико.
- Уезжаешь. Надолго?
- Навсегда.
И снова по комнате разлилась пугающая тишина. Моё воображение чётко рисовало фейерверки радостных событий, которые уготовлены для Акахико в Токио, а так же растущую пустоту внутри меня.
- Ты мог бы порадоваться за меня,- произнёс фотограф.
- Я рад.
- Милый Кодзи, понимаешь,- он сел на татами и принялся гладить мои волосы,- когда ещё передо мной представится такая возможность.
- Как бы это эгоистично не звучало, но… я то останусь один!
- Я буду тебя навещать.
- Честно?- взглянул я в его глаза.
- Конечно, честно! Как приеду и разберусь с квартирой, сразу же сообщу тебе адрес. Мы будем ездить друг к другу в гости. Прям как раньше.
- Не как раньше.
Изо всех сил я натянул на себя глупую улыбку и дрожащим голосом сказал:
- Смотри, Акахико, я радуюсь! Можешь ехать. Ты теперь станешь известным, богатым… счастливым и…
Я не смог подавить нахлынувшие на меня рыдания. Акахико, видимо, был очень растроган и заключил меня в свои объятия.

Вскоре он ушёл и больше никогда не появлялся в моей комнате.
Я никогда его больше не видел. Ни в живую, ни на страницах журналов.
Он захотел, чтобы я покинул его жизнь так же внезапно, как и появился. Так и вышло.
Я же жил воспоминаниями о нём.
Вплоть до самой смерти.

* * *

Что изменилось за прошедшие десять лет? Да ничего. Вот только мне уже не двадцать один. Я так же живу в Киото в той же грязной комнате в доме со своей семьёй. Каждый год езжу в лесной домик повидаться с Томоко, каждый час выслушиваю монологи о том, что я ужасный сын, каждый день хожу на работу в компьютерную фирму и каждую секунду думаю об Акахико. После его отъезда, я ни разу не расставался со снимками, которые мы сделали вместе. Фотографии моей смерти служили мне напоминанием о той чудесной жизни, что прошла, и о той пустоте, что осталось. Несколько раз я даже показывал их своим коллегам по работе, но они, посмеиваясь, заявляли, что на изображениях не я.
Эти фотографии – единственное, что осталось от него.
Интересно, где он сейчас?

* * *

Как то раз я возвращался домой после работы. Вдруг увидел до ужаса знакомую фигуру, выходящую из такси. Бешенный крик вырвался будто из глубины моего сердца:
- Томоко,- повторял я,- Томоко,- бежал я за фигурой.
Сердце колотилось как сумасшедшее.
Неужели, моя умершая сестра…
Нет, этого конечно не может быть!
Но…
- Томоко,- повторил я ещё раз.
Фигура обернулась. Девушка удивлённо поглядела в мою сторону.
Эти тёмные бегающие глаза скользили по складкам моей одежды.
Неужели это…
- Тсукико?- осторожно произнёс я.
- Да,- ответила девушка.
- Тсукико! Ты помнишь меня? Я друг твоего брата Акахико! Мы с ним…
- Кодзи! Это ты?- улыбаясь, спросила она.
- Да, это я.
- Кодзи! Какая встреча!
Мы обнялись как старые добрые приятели, какими в принципе и являлись.
- Как ты поживаешь то?- интересовался я.
- Прекрасно! Вот недавно вышла замуж. Уже жду ребёнка,- ответила она.
- О, здорово! И голос к тебе полностью вернулся!
- Да, это огромная заслуга врачей. А ты сам-то как?
- Хорошо, отлично,- соврал я,- как Акахико?
- Он в Токио. Работает в каком-то издательстве. Фотографирует новинки одежды, обуви.
- А как же трупы?
- А это? Акахико уже давно забросил подобные увлечения. «На трупах много не заработаешь» как то сказал он мне. Да уж. Как он раньше мог такое фотографировать! Да и тебя к тому же заставлял позировать!
- Да…- только и добавил я,- а у тебя не будет его адреса?
- Конечно же будет!
Она достала из сумочки ручку и блокнот и, поспешно записав, вырвала листочек и протянула мне. Я выразил благодарность, а затем, ссылаясь на важные дела, распрощался с ней.

Неужели нужно всего лишь десять лет, чтобы полностью измениться и всё, чем раньше жил, просто забыть.
Тсукико стала настоящей красавицей. Как же она похожа на Томоко!
А Акахико вообще забросил своё искусство. Неужели, деньги и массовые стандарты так повлияли на его мировоззрение. Стать обычным фотографом – это то, чего он раньше боялся. Это то, каким он стал.
А что же стало со мной? Да ничего! Я ничего не искал и ничего не добился. Я всегда жил лишь одной безумной мечтой, что однажды Акахико придёт ко мне и будет просить ещё раз умереть для него. Сначала, буду отказываться, но потом соглашусь и буду умирать для него изо дня в день, пока от меня не останется глупая пустая оболочка.
Я был бы рад такому концу.
Но всё выходит не так.
Уже давно опустел, уже давно стал той самой оболочкой, копилкой, так тщательно хранившей старые воспоминания.
Это ли настоящая жизнь? Ничего не делать. Ни к чему не стремиться. Жить прошлым. Зацикленные мысли, блуждающие по кругу, сводят меня с ума. Я на грани безумства!
Но хочется опередить тот момент, когда родственники, без лишней горести, сдадут меня в дурдом.

* * *

Всё было уже решено.
Всё было уже решено ещё в день, когда я умер в первый раз. В том тёмном лесу.
Только сейчас я понял, что от того водоёма до домика Томоко около часу ходьбы.
Совпадение?
Совпадение ли?

Сегодня двадцать лет со смерти Томоко, но я не пойду на кладбище.
Ухожу на работу, оставив тот же беспорядок, как и раньше. Пусть родственники помучаются, когда будут наводить тут порядок. Сажусь на Китаоджи, выхожу Кирасуме Ойке. Пешком до Шиджо. От неё до Такеда. Почти заросшая тропинка. Домик сестры. Поднимаюсь на второй этаж.
- Привет, дорогая Томоко.
Провожу рукой по пыльным клавишам рояля. Достаю конверт с уже вложенным письмом. Напротив ставлю фотоаппарат, который стразу же печатат фото. Пробую сфотографировать. Получается. Только что отснятое фото прямиком направляется в приоткрытый конверт.
Всё уже готово.
Звоню в полицию.
- Здравствуйте! Тут труп,- говорю я, а затем объясняю, как доехать до домика. Они будут через минут двадцать. Предостаточно времени, чтобы умереть.
Веревка прикреплена надежно, стул стоит рядом с роялем. Ставлю на фотоаппарате таймер на одну минуту. Этого как раз хватит, чтобы попрощаться с жизнью.
Итак… время пошло.
60 секунд – залезаю на стул, накидываю на шею петлю.
50 секунд – вспоминаю предсмертную записку Томоко: «И не повторяй за мной. Пожалуйста». А ведь она всё знала.
40 секунд – думаю об Акахико. Надеюсь, с письмом всё получится.
30 секунд – просматриваю фтографии, сделанные им.
20 секунд – отпускаю фотографии. Они тихо приземляются на пол.
10 секунд:
- Томоко, мы скоро увидимся.
1 секунда.
Стул подо мной падает. Затвор щелкнул, а фотография с изображением моей настоящей смерти направилась в конверт.
Ну вот и всё. Тихо раскачиваюсь под потолком. Скоро приедет полиция и точно так же , как и двадцать лет назад, увезут труп из этого домика.
А кругом темнота.
Нескончаемый мрак ночи.
Надеюсь, конверт отправят на Токийский адрес Акахико. Он получит мою посмертную фотографию, а так же коротенькую записку:
«Ты всегда хотел увидеть меня мёртвым. Прости, что сделал это фото без тебя.
Люблю.
Кодзи».

@темы: Takahiro, 風を感じて進んでいきます。, fable in the cold bed